Коричневая бумага, на которой черным был изображен вид сбоку молодого Гамлета, смотрящего на череп. Его лицо и руки были светло-охристого цвета. Внизу заглавными буквами было написано «Гамлет» и больше ничего - ни времени, ни места, ни даты. «Когда Крэг повернулся, чтобы взглянуть на мистера и миссис Харди, он увидел, что они ... ну ... действительно были в ужасе - это было слишком современно»
[56]. Харди был не доволен работой, но афиша была напечатана и колесила по провинции вместе с труппой.
Тексты пьес, которые были в работе у труппы имели серьезные интерпретационные ограничения. Для ведущего актера по-прежнему было обычной практикой контролировать тон и задавать темп спектакля, концентрируя внимание на себе. Когда труппа приступила к репетиции «Гамлета», миссис Харди, которая играла Гертруду, попросила Крэга: «Мистер Крэг, скажите нам прямо, чего вы хотите, и мы будем соответствовать»
[57]. Обычной практикой того времени было то, что ни у одного из актеров не было полного текста пьесы. Каждому давали только копию его собственных слов, а также оговаривали набор стандартных жестов
[58]. Сценарий реплик широко использовался в провинциальном репертуарном театре по причине того, что актеры за время гастролей исполняли по несколько ролей в разных спектаклях, репертуар постоянно менялся. Для репетиций с такими условиями требовалось очень мало времени, потому что почти все действия и сцены были заранее известны, традиционны. Так было и в труппе Харди, например, они подготовили «Гамлета» всего за три дня. Крэг говорил, что «в таких постановках просто меняли местами старые куски. Актеры между 1800 и 1900 годами никогда не создавали новые отрывки, это всегда был один и тот же спектакль»
[59].
Гастролируя по провинции Крэг размышлял: «Мысль играть Шекспира полностью, без изменений перед нашей милой старой публикой просто ужасна. Я решительно за новые интерпретации Шекспира, и этот взгляд в корне отличается от того, что я думал раньше. Теперь я за то, чтобы наполнять постановку веселыми мотивами, чтобы „заманить в ловушку мудрейших“»
[60]. Конечно, здесь можно расслышать иронию на тему образованности провинциальной публики, которая время от времени удивляла его. Так, например, он вспоминал об одном из «Гамлетов»: «Когда мы спустились в зрительный зал, первое, что бросилось нам в глаза - странные маленькие, похожие на муравьиные, кучки, которые десятками возвышались на полу. Это были холмики, которые состояли из тысяч маленьких ореховых скорлупок. Это показало, насколько сосредоточены были зрители прошлым вечером: они роняли скорлупки, не глядя, так что образовывались маленькие пирамидки. И я припомнил как в сцене Гамлета с матерью, когда я произнес: „Как, вы не видите там ничего?“, раздался хруп, и снова, когда она ответила: „Нет. Только то (хруп-хруп), что видно“. И когда я сказал: „И ни слова не слышите?“, раздался настоящий залп хруп-хрупов»
[61].
Крэгу приходилось работать в обстоятельствах, которые часто были похожи на фарс
[62]- зрители далеко не всегда были благодарными. К тому же Крэг осознавал всю ироничность, когда ему приходилось играть роль принца среди рытвин и ухабов, что совсем не походило на королевский дворец: «Когда играли первую сцену в королевском дворце, я сидел, грустный, на стуле, а король громко разглагольствовал»
[63]. Крэг играл, возможно, грустного, но не унылого принца, которого привыкла видеть публика: «Мистер Гордон Крэг-Гамлет в точности следует Шекспиру. Он отлично знает пьесу для создания прекрасной и трагической роли. Сцена была почти без декораций, без иллюзий, компания актеров была лишена визуальных предлагаемых обстоятельств. Относительно публики - передние ряды, предназначенные для респектабельного зрителя, были пусты, а на галерке было много квакеров. Во многом Крэг воплотил в жизнь достоинство, нежность и сладость Гамлета. Игра мистера Крэга спонтанна и нестандартна. У него есть то, что невозможно приобрести, и отсутствие чего не могут восполнить никакие декорации и мизансцены»
[64].
В начале 1895 году Крэг присоединился к компании Эвелин и Ли. Новички в театральном мире - Хьюберт Эвелин и его жена Мина Ли - искали молодого актера, который бы сыграл Марио Каварадосси в «Тоске», по одноименной пьесе Викторьена Сарду. Им предложили Крэга. Они прочитали заметки об игре актера и увидели его фотографии в «Мертвом сердце», действие которого происходило примерно в тот же период, что и действие в «Тоске». На роль Каварадосси было решено пригласить Крэга: «Мистер Гордон Крэг делает величавого и благородного Каварадосси. Его игра в сцене пыток имеет захватывающий характер»
[65].
Каварадосси-Крэга в газетах описали как молодого влюбленного, преодолевающего препятствия: «Крэг обладал оригинальным стилем, щедрый молодой любовник, чье сочувствие и желание помочь заключенному стали причиной не только его собственной смерти, но и смерти трех других главных героев. Он действовал в подходящей манере, что показало, он унаследовал талант, которым так славится семья Терри»
[66].
С 1 по 26 июля в Пейсли, Крэгу удалось сыграть ряд ролей. Пастор Джулиан Грей в «Новой Магдалине»: «Не менее замечательным является воплощение Гордона Крэга Джулиана Грея. Вряд ли можно представить мужественную простоту поведения лучше, чем это сделал Крэг. Самосознание актера сливается с персонажем, и это в столь юном художнике является безошибочным признаком природного таланта, который будет расти и созревать с опытом»
[67]. Своеобразное слияние характера персонажа с внутренним чувством актера – то, что создавал Крэг, это не был «чистый» характерный герой или герой определенного амплуа. В ролях, созданных Крэгом, возникало нечто другое - способность актера самому анализировать собственную роль и определять ее зерно; способность актера не мыслить интеллектуально, а действовать посредством анализа.
В том же году он сыграл Франсуа Вийона: «Гордон Крейг по сути является актером романтической школы. Когда он поймет, что это за роль, вероятно, она будет для него тем же, чем “Колокольчики” были для Ирвинга»
[68]. Здесь, как раз, прослеживается мысль корреспондента к тенденциям мыслящего актера.
Крэг был в замешательстве относительно своего будущего. Он не понимал, чем он действительно хотел заниматься. У него были большие амбиции, но не было ни денег, ни выдержки. По сравнению со своими новыми друзьями-художниками, актеры стали казаться ему напыщенными и искусственными. Он заметил, что Ирвинг начал терять интерес к нему и его будущему: «Когда Терри попыталась достать ему роль в “Фаусте”, Ирвинг ответил: “Нет, ему лучше не возвращаться в Лицеум, по крайней мере, какое-то время”
[69].
Газеты выносили спорные вердикты и постоянно напоминали о гнетущем Крэга влиянии мастера: «Конечно, бесчисленное количество наблюдателей сразу же обнаружили, что Крэг – лишь жалкая имитация Ирвинга. Если бы он неосознанно не уловил некоторые манеры Ирвинга, это было бы замечательно»
[70].
Сара Торн вновь пригласила Крэга присоединиться к ее гастрольному туру в Оперном театре Чатема, где Крэгу предложили сыграть Петруччо, Гамлета и Макбета: «В понедельник Гордон Крэг впервые появился в пригороде Лондона в роли Гамлета. Принимая во внимание сравнительную молодость и неопытность мистера Крэга, его выступление можно считать весьма похвальным. У него утонченное выразительное лицо, легкая и изящная осанка. Существует множество доказательств того, что мистер Крэг тщательно изучил своего персонажа, и он дает представление о датском принце - одновременно - умное, наблюдательное и образованное. Мистер Гордон Крэг прилежно изучает новую школу актерского мастерства, которая отличается от высокопарных разглагольствований и часто механических методов старой. Главный недостаток нового Гамлета - его беспокойство, которое местами губительно. В своем стремлении быть естественным мистер Крэг иногда говорит так тихо, что его невозможно услышать. Тем не менее зрители остро оценили многие прекрасные моменты представления»
[71].
В Ньюкасле Крэгу посчастливилось встретиться с антрепренером Гилбертом Тейтом, и он ухватился за предложение сыграть для него Гамлета и Ромео в театре Паркхерст. У Крэга была масса идей по созданию спектаклей. Он так настаивал на том, как и что нужно делать, что Тейт предложил ему самому репетировать всю компанию, чему Крэг был только рад. Теперь он мог называть это - "mу company"
[72].
«Молодых актеров из Лицеума, конечно, нельзя упрекнуть в уклонении от тяжелой работы. Мистер Гордон Крэг, сын мисс Эллен Терри, играл Гамлета и Ромео в театре Паркхерст, и в обоих спектаклях он добился невероятного успеха. Его Ромео в высшей степени чувствителен, а внешность молодого актера и мелодический характер его голоса оказались весьма ценными. Его Гамлет обладал большим ораторским очарованием, и в целом мистер Крэг имеет все основания быть удовлетворенным своим маленьким амбициозным предприятием на сцене Пархерста»
[73].
Известный к тому времени театральный критик Клемент Скотт написал текст, где пунктиром отметил, пока не слишком уверенные, шаги Крэга как актера-менеджера, а также написал несколько слов о его игре: «На днях вечером я отправился в театр Паркхерст. Крэг, как разумный молодой человек, начинает с нижней ступени лестницы, а не с ее вершины, как в случае со многими претендентами на драматическую славу. Он, видимо, придерживается мнения, что практика – путь к совершенству, и он намерен упорно работать, чтобы получить желаемый результат. Он в значительной степени обладает обаянием своей матери в лице, голосе и манерах, немалой долей ее артистической нервозности и подвижности и, насколько можно видеть, значительной оригинальностью мысли в постановке деталей. Мистер Гордон Крэг играл Ромео, и никто не мог обвинить его в том, что он выглядит слишком старым для этой роли. Мне сказали, что его Гамлет был еще более замечательным и многообещающим спектаклем. Все, что теперь нужно молодому актеру - это забыть о том, что он находился под сильным актерским влиянием сэра Генри Ирвинга настолько, что время от времени имитировал его стиль. Но все это происходит из-за нервозности и беспокойства, которые непременно излечит практика»
[74]. Это была еще одна попытка Крэга проявить себя как молодого актера-менеджера, который задумывается об экспериментах в поэтической драме. Внутренне он, конечно, понимал, насколько сильно влияние Ирвинга, хотя бы по тем бесконечным советам, которые давала ему пресса. Важно было сделать что-то такое, чтобы публика перестала отожествлять его с великими Ирвингом и не менее одаоеннной Терри. Возможно, все эти внутренние метания, которые управляли увлечениями Крэга – порождение драматической борьбы, молчаливого конфликта, который все сильней разжигался между актером Крэгом и великими, которые стояли у истоков его карьеры. Все сильней проявлялось его разочарование в профессии, которое было в большей степени следствием непринятия публикой Гордона Крэга, как отдельной от Ирвинга и Терри единицы, как самодостаточного актера.
Позже Джеймс Прайд познакомил Крэга с писателем Максом Бирбомом и художником Уильям Ротенштейном. Крэг восхищался Уильямом Ротенштейном не только как художником, но и тем, что он, казалось, знал всех, кто был потенциально значим среди своих современников и, как «чрезвычайно умная пчела, он всегда знал, где найти лучший нектар»
[75]. После встречи, Ротенштейн представил интересный портрет Крэга в образе молодого Гамлета, но так и не закончил его, потому что Крэг был плохим натурщиком - всегда «вертелся и вскакивал»
[76].